В начале 1979 года мне позвонили из редакции «Кинопанорамы» и предложили провести в качестве ведущего январский номер. Я вообще люблю браться за то, что никогда не пробовал. А тут такое неожиданное, интересное предложение! Не стану скрывать: иной раз, сидя перед телевизором, в те годы, когда ведущие все время менялись, я прикидывал, а как бы сам повел себя, окажись на этом месте. Кое-какие идейки мелькали, но, поскольку маниловщиной заниматься было бессмысленно, я всерьез об этом не задумывался.

Я был бы не я, если б отказался от такой заманчивой возможности! И потом, если вдуматься, я ничем не рисковал. Рисковала только «Кинопанорама». «В общем, надо попробовать! —  решил я. —  В конце концов, не боги горшки обжигают. Подумаешь —  приду, сяду и расскажу!»

И действительно, пришел и сел! Это на самом деле оказалось несложно. А вот рассказать... Не стану скромничать, на телекамеру я не обращал никакого внимания. Ее присутствие, нацеленный на меня огромный блестящий глаз почему-то не повергал меня в смущение и не мешал чувствовать себя самим собой. Думаю, это происходило в какой-то степени оттого, что меня ласково встретили работники передачи и сделали все, чтобы я ощущал себя как дома. А с другой стороны, я хотел показать народу, как надо вести передачу, хотел «утереть нос» всем ведущим всех передач!

Потел я сильно, не только в переносном смысле, но и в прямом. Во-первых, было жарко от осветительных приборов, во-вторых, от напряжения. Все-таки я впервые вел передачу. Мне сразу же подсунули написанный кем-то текст. Началась съемка первого дубля. Я покорно попробовал прочитать текст, делая вид, что не заглядываю в него, но чужие слова застревали в горле и в моем исполнении звучали очень неестественно. Я взбунтовался, отложил текст и начал говорить обо всем не только своими словами, но и своими мыслями. Создатели передачи помогали мне. Иногда они укрощали некую мою развязность (это шло оттого, что мне очень хотелось быть свободным, раскованным); порой боролись с моими жаргонизмами, которые я нарочно вставлял и вставляю в свою речь, так как считаю, что нужно разговаривать живым, современным, а не дистиллированным языком. Кроме того, я стремился, чтобы в передаче были не монологи, плохо связанные друг с другом, а диалог. Поэтому беспрерывно перебивал гостей передачи, не давая им высказаться. Желание поделиться своим опытом, рассказать об историях, случившихся со мной, очень выпирало. А для ведущего подобное поведение опасно. Оно выглядит нескромностью. И здесь, как это ни печально, надо давить свое творческое «я». Да, давить, но тем не менее не до конца. Правда, все это я понял не сразу, а потом. После того как себя увидел...

Работа шла ощупью. Теоретически я понимал, каким должен быть ведущий, но на практике... Как и везде в искусстве, здесь тоже было главным чувство меры. Но ощущение меры могло прийти только с опытом.

С легкими шероховатостями, притираясь друг к другу, мы закончили первую совместную передачу. Это означало, что меня сняли на видеопленку, а режиссер принялась за монтаж. (Иными словами, как я был убежден, за выбрасывание самых лучших, самых живых кусков из моих комментариев.) И наконец наступил день, когда передача с моим участием должна была пойти в эфир. До этого, пока снимали и монтировали передачу, я совсем не волновался. А вечером, где-то за час до эфира, меня начало трясти от волнения, беспокойства, ужаса. При мысли, что сейчас на меня уставятся двести миллионов глаз, мне стало жутко. Испытание предстояло невероятное!

Как я понял потом, специальность телекомментатора, ведущего, обозревателя требует от человека сочетания определенных качеств. Но даже при их наличии в этой профессии много подводных камней, опасностей, которых не так-то просто избежать...

Желание понравиться другим естественно для человека. В особенности если его снимают и будут показывать миллионам. Недаром перед тем, как идти в кадр, мужчины причесываются и одергивают пиджаки, а о приготовлении к съемкам женщин можно было бы создать поэму. Но речь в данном случае идет не о внешней привлекательности, а, если так можно выразиться, о «косметике внутренней» —  о намерении произвести на зрителей выгодное впечатление. Желание понравиться у разных людей принимает различные формы и влияет на их поведение перед телекамерой. Один много и беспричинно улыбается. Другой (или другая) заискивает перед зрителем. Третий якобы взволнован, элементарные вещи он рассказывает приподнятым тоном, впадая в пафос там, где требуется простая констатация фактов. Разновидностей кокетства много. Все не перечислить. Иной упивается собственным красноречием —  круглые фразы, иностранные, малопонятные термины, велеречивость. Смысла доискаться нелегко. Да его, как правило, и нет. Главное, чтобы гладко журчали привычные или непривычные словосочетания, идущие мимо сознания, создавалась видимость глубокомыслия и наукообразия.

Но телевизионный экран, обладает удивительным качеством —  он как бы раздевает человека, обнажая его глубинную сущность. И если ты злюка, как ни прикидывайся добреньким, ничего не выйдет. Твое притворство будет видно всем. И если ты глуп, то, какие мудреные слова ты ни станешь «загибать», за них все равно не спрячешься, И если ты самодоволен и надменен, то никакая игра в застенчивость и скромность не поможет. Объектив телекамеры беспощаден. Он вытаскивает наружу то, что человек пытается скрыть. Единственное средство спасения —  оставаться самим собой, какой уж ты ни есть. По крайней мере, телеэкран не уличит тебя в лицемерии, двуличии! Нет ничего хуже, чем, обманывая, казаться лучше. Если телекомментатор не старается приукрасить себя, а думает только о существе события, о котором идет речь, он всегда выигрывает в мнении зрителя. Понимая это, я всегда стараюсь оставаться самим собой. Другое дело, насколько мне это удается и как меня воспринимают люди...

Телезритель, пожалуй, самый капризный зритель, если сравнивать его с театральным или кинематографическим. Зрелище само вламывается к нему в дом, и он выбирает, что смотреть или не смотреть, одним поворотом ручки телевизора. При этом зритель никогда не бывает виноват. Если он выключил телевизор, значит, я не смог его заинтересовать, увлечь, повести за собой. И не на кого жаловаться, кроме как на себя. Итак, зритель всегда прав! Надо помнить: если твое появление принесет в дом скуку, тебя немедленно выключат. И правильно сделают!

Проведя несколько «Кинопанорам» и получив уйму писем, я понял, что зрители больше всего ценят в ведущем непосредственность и способность к импровизации. Причем я обратил внимание, что у меня лучше получалось в тех случаях, когда я вел передачу очень усталым, после тяжелого рабочего дня на «Мосфильме», или когда у меня возникали какие-то серьезные неприятности. Во время таких съемок я совершенно не думал, какое произвожу впечатление. Сквозь бодрость тона очевидно просвечивали усталость и печаль, и это, как ни странно, в чем-то приближало меня к зрителям. Я, признаться, и сам недолюбливаю эдаких телевизионных бодрячков, у которых как будто и нет никаких проблем. Мне кажется, когда зритель чувствует, что человеку, который с ним беседует с экрана, тоже живется непросто, он испытывает к нему больше симпатии.

Очевидно, после одной из таких передач, когда у меня от утомления под глазами были синяки и моя внешность совсем уж не радовала глаз, я получил очень трогательное письмо от зрительницы А. Некрасовой из города Твери: «...Мне нравится, как Вы ведете „Кинопанораму“, я люблю многие Ваши фильмы, но меня очень тревожит одно обстоятельство. Вы производите впечатление сильно пьющего человека! Подумайте, что Вы делаете! Алкоголь разрушает здоровье, губит людей. Остановитесь! Ваш талант нужен людям, не уничтожайте себя...»

Я несколько изумился, прочитав эти заботливые строки, потому что до сих пор в алкоголических грехах уличен не был. Я ответил моей корреспондентке коротко, но исчерпывающе: «Дорогая товарищ А. Некрасова! Я не пью, я ем!» После чего получил от нее еще одно письмо, полное извинений.

Другое письмо, из Воронежа, которое я приведу подробнее, оказалось более проницательным. Процитирую его неприглаженным, со всеми особенностями его неповторимой стилистики:

«Товарищ Рязанов, здравствуйте!!!

Пишет Вам незнакомая Мария. Вы меня извините, что я отнимаю у Вас время, но о чем я буду писать, считаю важным для Вас, вернее, для Вашего здоровья. Может, я буду немного грубо выражаться, прошу заранее меня простить. Кто Вам позволил сделать такие запасы? Кто позволил хищнически стать против своего здоровья? Вам не стыдно иметь такой живот? Руки уже у Вас не сходятся на животе. Вы такой хорошенький мужичок и ставите такие отличные фильмы, и тут такое! Примите экстренные меры, чтобы быть в форме, как я выражаюсь. И «сало» никому не приносило пользы, а только вред, и Вы, человек эрудированный, должны это знать. Честно говорю, смотреть на Вас неприятно. Может, я пишу то, что не каждый напишет, но Вы ведь молодой мужчина. Вас показывают в «Песне-78», в «Кинопанорамах», и везде, и с таким животом!..»

Далее шли советы, какую держать диету, пожелания делать зарядку, устраивать еженедельно разгрузочные дни, ходить в парную, начать бегать, доведя дистанцию до 10 километров, и т.д. Кончалось письмо следующими словами: «Надеюсь увидеть Вас в следующем году стройным и еще более привлекательным мужичком. Главное, не сердитесь, я хотела только добра».

Прочитав это письмо, я просто рухнул. Такого я еще действительно не получал никогда. Конечно, я не рассердился —  иначе не стал бы публиковать это письмо. Я был тронут заботой этой самой «незнакомой Марии», и одновременно мой живот, который она так гневно клеймила, колыхался от смеха...

Писем после каждой передачи приходило немало. (В среднем около пятисот!) Постепенно у меня появился собственный телевизионный опыт. Я стал делать кое-какие выводы. Возможно, моя личная практика правильна только для меня, но тем не менее только ею я и могу поделиться со зрителем и читателем...

Итак, я никогда не готовлюсь к передаче перед съемкой. Нет, я, конечно, изучаю биографию режиссера или писателя, о котором пойдет речь в «Кинопанораме», смотрю фильмы, о которых надо рассказывать, знакомлюсь с новыми для меня архивными материалами. Но не выстраиваю заранее своего выступления, не пишу его предварительно на бумаге, не записываю тезисов. Каждый раз, когда меня усаживают перед объективом телекамеры, я и сам не знаю, куда меня «понесет». Мне самому интересно, что я скажу, что, так сказать, вылезет из глубин сознания? У меня, естественно, существует свое отношение и к любому режиссеру, и к большинству артистов, и к различным художественным течениям, и к каждому просмотренному мной фильму. Кроме того, я, если считать учебу в Институте кинематографии, живу внутри киноискусства с 1944 года, участвовал в его росте, развитии, умирании, знаком с большинством кинодеятелей, знаю, кто что когда снял и где кто что и как сыграл. Кино —  это моя среда, мой быт, моя работа, моя стихия, одним словом, моя жизнь. Мне это специально изучать не надо. А если я чего-то не знаю, то не боюсь сознаться в этом прямо в кадре. Если телезритель видит, что человек не пытается скрыть своего невежества, не прикрывает его многозначительной, уклончивой болтовней, не «вешает лапшу на уши», а честно признается в незнании, это лишь располагает к ведущему.

Бывает, что в ходе беседы возникает что-то неожиданное, неизвестное для меня, к чему у меня нет ясного, точного отношения. И тут важно, не обращая внимания на телекамеру, естественно размышлять, определять свое мнение и высказывать его. Потому что самое сильное оружие телекомментатора, как я думаю, —  естественность и искренность. Ты можешь ошибиться, увлечься, можешь сбиться, подыскивая точные слова, полемически что-то заострить, но, если ты искренен, естественен и правдив, это не страшно. Тебя всегда поймут правильно, как надо. Поэтому я не боюсь направленного на меня телеобъектива, стараюсь не думать, что меня будут смотреть 80 —  100 миллионов, и пытаюсь вслух размышлять о том, что для меня важно и интересно. Я субъективен во всех своих оценках и критериях и не пытаюсь говорить от чьего-либо имени...

Не буду рассказывать о том, как я расстался с телевидением из-за придирок, вырезок, уродования передач чиновниками-держимордами. Дело кончилось скандалом из-за кастрирования моего юбилейного (декабрь 1987 г.) творческого вечера и беспардонного вмешательства телевизионных чинуш в программу «Четыре вечера с Владимиром Высоцким» (январь 1988 г.). Отношения с ТВ завершились моей статьей в «Огоньке», опубликованной в апреле 1988 г., «Почему я в эпоху гласности ушел с телевидения». Там я «напозволял» себе, и, может, впервые о могущественной, секретной империи на страницах прессы была высказана горькая правда. Как бы сказал Высоцкий: «Ты, Эль, на грубость нарываешься». После этого поступка я стал на телевидении персоной non grata. Тогдашний председатель Гостелерадио А. Н. Аксенов на собрании партийно-хозяйственного актива сказал просто: «Мы не допустим на наши экраны тлетворную рязановскую смесь». Многотиражка с аксеновским «перлом» хранится у меня дома. Мою физиономию после этого события неоднократно вырезали из разных передач и программ. Для телевидения я как бы исчез из жизни. Потом А. Н. Аксенова (кто сейчас помнит этого временщика?), как и многих, кто разваливал страну, перевели на хорошую пенсию.

А с декабря 1991 года, после трехлетнего изгнания, началась моя вторая жизнь на телевидении.

Интересно, как новое время разбудило скрытые таланты людей. В пример приведу Ирен Лесневскую. Она слыла хорошим, творческим, инициативным редактором «Кинопанорамы». Хорошим редактором, но не больше. Таких, как она, в Останкино было немало. Однако в ней таились до поры до времени неведомые, мощные резервы, которые могли и не проявиться, если бы не свежие веяния в экономике и в жизни. Короче, Ирен решила организовать частную телевизионную компанию. Она проявила потрясающую активность, блестящий организационный талант, безупречную финансовую изворотливость, невероятное художественное чутье, рискованность, отдающую безрассудством. И с декабря 91-го года REN TV пустилась в плавание по эфирному морю. Конечно, Лесневской помогли и ее контактность, и привлекательность, и обаяние, и широта характера, и умение располагать к себе людей. И, разумеется, очень важным оказалось ее доскональное знание закулисных останкинских нравов, давнее знакомство с телевизионными чиновниками, понимание, в какой кабинет надо постучаться, на какую из пружин надавить. Но, пожалуй, самым главным достоинством была —  ее одержимость. Создать телекомпанию —  стало единственным, самым главным делом ее жизни. Она, если вспомнить генерала Трепова «холостыми не стреляла и патронов не жалела». Сейчас REN TV —  не только процветающая фирма, завоевавшая доброе имя, хорошую репутацию и известность, но и предприятие, стоящее на крепких производственных и финансовых ногах. Лесневская закупила несколько новых современных телекамер, приобрела три монтажных комплекта высочайшего качества, оснастила компанию лучшими системами озвучания, короче, в REN TV имеется все, чтобы снимать на замечательном техническом уровне. Я говорю об этом лишь потому, что вначале не было ничего, заваривалось все с нуля. Первые программы снимались, монтировались и озвучивались на наемной аппаратуре. Постепенно сложилось и постоянное товарищество людей, преданных делу, работающих с удовольствием и с полной отдачей. У Лесневской, без сомнения, есть все качества лидера. Про нее одна из газет справедливо писала, что ее телекомпания —  «это капитализм с человеческим лицом».

Я рад, что в какой-то степени способствовал становлению REN TV. Ирен Стефановна, понимая, что телекомпании нужны опытные и известные ведущие, для начала сделала ставку на меня. Потом она пригласила еще и популярного Владимира Молчанова. Позже с компанией стали сотрудничать Юрий Никулин и Григорий Горин (цикл передач «Клуб белого попугая») и Юрий Рост («Конюшни Роста»). Однако я коснусь только своих передач. Сначала я не имел какой-то собственной репертуарной линии. Я наслаждался свободой и делал то, что приходило в голову. Так возник цикл «Восемь девок —  один я» —  рассказы о своих любимых актрисах, с которыми довелось трудиться в разных фильмах. Потом появилась программа об уличных музыкантах Москвы, вышедших на панель. А еще позднее образовался постоянный цикл «Разговоры на свежем воздухе» —  встречи с писателями. Эта серия программ выходит в эфир нерегулярно, но в результате я попробовал раскрыть внутренний мир наших замечательных писателей и поэтов... Среди них —  Василий Аксенов, Борис Васильев, Юрий Левитанский, Булат Окуджава, Владимир Кунин, Евгений Евтушенко, Давид Самойлов.

Постепенно образовалась и моя репертуарная «политика». Ее можно свести к нескольким положениям. Делать передачи просветительские и занимательные в одно и то же время. Если в передаче присутствуют юмор и развлекательные моменты —  это прекрасно. Если передача рассказывает о человеке, он должен мне импонировать, вызывать мое чувство симпатии. Ибо я не профессионал, и мне небезразлично, с кем встречаться перед публикой. Таким образом, я занимаю как бы свою нишу среди многих телепрограмм. Профессиональные телевизионные ведущие вынуждены интервьюировать сегодня одного, завтра другого. Одни гости им нравятся, других они недолюбливают. Но профессионал —  он и есть профессионал. Он обязан вести передачу, невзирая на лица. Яже выбираю для своих встреч только тех, кто мне лично приятен, или же тех, перед кем я преклоняюсь, или восхищаюсь творчеством. Поэтому я создаю программы, пропитанные дружескими чувствами, приязнью, теплотой. А в наше время люди испытывают огромную недостачу добра. Короче, я занимаюсь тем, что пытаюсь «сеять разумное и доброе». О «вечном» говорить не будем, ибо телевидение живет, как правило, один день. И если кто-то не посмотрел твоей программы в объявленное время, вряд ли ее сможет увидеть потом. Надо примириться с тем, что это однодневки, бабочки, которые умирают к утру. Однако кто-то что-то успевает посмотреть и что-то хорошее оседает в душах.

Перечислю мои наиболее важные для меня авторские передачи, которые вышли в эфир за последние годы. Для начала упомяну три программы, сделанные на Российском телевидении. В сериале «Комики двадцатого столетия» я рассказал о жизни и творчестве великого Чарли Чаплина, поведал о замечательном драматурге Николае Эрдмане и напомнил о грандиозном комическом актере немого кино Бастере Китоне. Моими талантливыми соавторами были редактор Елена Красникова и режиссер Юрий Афиногенов. Потом я переманил их под крылышко И. С. Лесневской, где мы вместе создали немало телепередач.

Под маркой REN TV с моим участием вышли разные новеллы. «Загадка Л.Ю.Б.» —  история жизни одной из грандиознейших женщин нашего века —  Лили Брик. Мой близкий друг Василий Катанян —  пасынок Лили Брик —  был вдохновителем и участником этой программы. Он представил интереснейшие документы и поведал о никому не известных фактах. Трехсерийная программа «Человек-праздник» была посвящена семидесятилетию великого режиссера и художника Сергея Параджанова. Передача строилась как празднование дня рождения Сережи. В комнате, напоминавшей параджановскую, ибо она была увешана его коллажами и картинами, уставлена его личными вещами и предметами, собрались за столом соратники и друзья Параджанова. Одно место было свободно, там стояла полная рюмка, накрытая ломтем хлеба. И хотя героя вечера уже не было на свете —  это была веселая встреча. Ибо параджановский дух витал над нами. Алла Демидова, Василий Катанян, Белла Ахмадулина, Владимир Наумов, Александр Атанесян рассказывали забавные байки, смешные приключения, дурацкие случаи, приключившиеся с Мастером.

«Шесть вечеров с Юрием Никулиным» —  рассказ о потрясающем клоуне, чудесном киноартисте, цельном и чистом человеке и о главном анекдотчике нашей страны.

«Частная жизнь Александра Анатольевича» —  рассказ о моем близком друге. Его фамилия —  Ширвиндт. А поводом для встречи перед телекамерой послужило шестидесятилетие Шурика. Популярность известного артиста Ширвиндта, пожалуй, уступает лишь оглушительной славе Ширвиндта, как главного остроумца страны, как глобального поздравляльщика всех и вся, как непременного участника всех празднеств и юбилеев нашего огромного географического пространства, как потрясающего балагура, шутника, автора острых словечек. Его непроницаемое красивое лицо с трубкой в зубах знакомо всем и каждому. Да, он еще играет в кино, да, он премьер театра Сатиры, да, он преподает в Щукинском театральном училище, да, он автор и режиссер многих эстрадных номеров и масок, да, он режиссер, ставящий спектакли, да, он президент академии «Золотой Остап» и прочая, прочая, прочая. Вот все это вместе и создает явление культуры —  уникальное, невероятное, любимое. Конечно, грех не упомянуть здесь и Михаила Державина, друга, соавтора, соратника, который великодушно пропускает Ширвиндта вперед. Не буду рассказывать сюжет этой занятной, местами разнузданной программы об Александре Анатольевиче, ибо воистину лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать или прочитать. Было сделано несколько передач и про «меня любимого». «Необъятный Рязанов» —  это Ирен Лесневская сняла передачу к моему шестидесятипятилетию. Через два года Елена Красникова выпустила в эфир, как говорят, talk-show под кровожадным названием «Попался, голубчик», своеобразную игру, где я был «жертвой». Телекамерой были заранее сняты вопросы, обращенные ко мне. Задавали эти вопросы мои друзья. Нюанс заключался в том, что я не знал, кто спрашивает и о чем. Я приготовился к каверзным вопросам и пришел, вооружившись на всякий случай своей пластинкой со стихами и песнями на мои стихи, а также книгами. Я чувствовал себя неуверенно, вспоминал Петра Первого, который запретил боярам выступать по бумажке, «дабы дурь каждого видна была». Наконец истязание началось. Я уселся перед телевизионной камерой, мне запустили монитор. Я смотрел, слушал очередной вопрос и немедленно отвечал. Как это прошло, не мне судить...

Особняком среди моих телепередач стоят две: «День в семье Президента» и «Мужской разговор». Поскольку об этих передачах меня всегда спрашивают на творческих вечерах, расскажу вкратце, как случился мой политический зигзаг на телевидении.

В феврале 1993 года мы задумались, о ком сделать передачу к Восьмому марта? И решили посвятить ее Наине Ельциной, первой леди России. Наину Иосифовну до этой поры никто никогда не видел на телеэкране. Она, в отличие от своей предшественницы Раисы Максимовны Горбачевой, которая буквально не «слезала» с экранов, не давала налево и направо интервью и была никому неведома. Я тоже не был знаком с женой Президента. Поэтому я как бы представлял в будущей передаче интересы зрителя. REN TV связалось с пресс-службой Ельцина и поставило в известность о наших намерениях. Но в семье Ельцина было тяжелое время, умирала мать Президента, и нам ответили отказом. Минуло Восьмое марта, я забыл о несостоявшемся интервью с женой Президента и вовсю занимался циклом «Белоснежка и семь гномов», героями которого были популярные телевизионные ведущие. Как вдруг в середине апреля мне позвонил председатель телекомпании «Останкино» Брагин. Он сказал, что в «Останкино» были бы рады, если я сейчас срочно займусь передачей о Наине Ельциной. Я сразу же понял, что этот звонок —  не простой звонок. 25 апреля в России намечался референдум, в результате которого у власти в, случае победы оставался бы Ельцин. В случае его поражения у руля государства могли бы встать реакционные силы. Так что предложение Брагина несло в себе определенный социальный заказ —  программа обязана быть «позитивной», героиня передачи должна понравиться зрителям. Я находился тогда по одну сторону баррикад с Ельциным и не хотел возврата прежнего «красного рая». Но тем не менее для меня было важно личное отношение к героине передачи. А вдруг она мне не понравится? Тогда я под благовидным предлогом буду вынужден отказаться. Я ответил Брагину уклончиво, сказав, что прежде хотел бы познакомиться с Наиной Иосифовной. На следующий вечер я приехал в семью Президента. Кроме самого Ельцина собралась вся семья —  обе дочери Таня и Лена, их мужья и дети и, естественно, Наина Иосифовна. Семья Президента мне понравилась —  они интеллигентны, образованны, симпатичны. Наина Иосифовна произвела на меня прекрасное впечатление —  искренняя, добрая, заботливая, лишенная каких бы то ни было признаков того, что она —  жена главы государства. Я обратил внимание, что это очень счастливая семья, ибо они любят, поддерживают и помогают друг другу. И в то же самое время —  это глубоко несчастная семья. Ибо они живут интересами Президента, а судьба Ельцина все последние годы висела на волоске. То его изгнал Горбачев из руководства страны. Причем изгнал без объяснения причин опалы. То он баллотировался в депутаты и неизвестно было, пройдет ли, так как очень сильно организовано коммунистическое противодействие. В Испании произошло падение самолета с Ельциным на борту, и неизвестно, случайность ли это или террористический акт. А потом выборы Президента России. Жуткое напряжение. Вечная борьба с парламентом и его лидером Хасбулатовым, борьба, которая в любую минуту могла кончиться импичментом. А публичный, демонстративный выход из компартии? Затем путч в августе девяносто первого года, когда Ельцин поднялся на бронетранспортер, подставив свою грудь для любого выстрела. Перечислять можно долго. Все эти годы семья жила как на раскаленной сковороде. Провинциалы, приехавшие из Свердловска, они так и не вросли в столичную жизнь. Все их корни, друзья, родные —  далеко от них. Одиночество усиливалось и оттого, что все они —  люди скромные и нормальные —  семья первого человека в стране.

Короче, я решил делать передачу. В этой ситуации был один щекотливый нюанс: убедить кого-либо, что я в данном случае бескорыстен, что ни в чем не заинтересован, будет непросто. Но мне на самом деле ничего не требовалось от первого лица в стране. Я не собирался открывать совместное предприятие или какой-нибудь фонд, так что мне не требовался особняк. Квартира, дача и —  аж! —  два автомобиля у меня были. У меня имелось звание народного артиста СССР, я был лауреатом Государственной премии СССР, а эти награды Ельцину вообще не по плечу, так как не существует Советского Союза. Орденов я получил в свое время немало. То, что мне решительно ничего не надо было от Президента России, сыграло немаловажную роль в моем решении. Я был независим, и это давало мне возможность раскованной, свободной беседы. Не стану пересказывать программу «День в семье Президента», ибо это бессмысленно. Кто видел —  имеет свое мнение, а кто не видел...

Передача вышла в эфир дня за четыре до референдума и, говорят, добавила немало голосов в пользу Ельцина. Если это действительно так, то здесь моей заслуги практически нет. Наина Иосифовна вела себя перед телекамерой естественно, органично, откровенно и произвела своей натуральностью и обыденностью самое хорошее впечатление. Люди признали в ней свою, понятную, близкую женщину. Так что Наина Иосифовна Ельцина выиграла на телеэкране нелегкую схватку, ибо, думаю, немало было среди зрителей людей, априорно настроенных против.

В конце съемки программы Ирена Лесневская шепнула мне: «Попросите его (имелся в виду Президент) еще об одном интервью через некоторое время». Я обратился к Ельцину: «Борис Николаевич, у меня к Вам просьба». Он конфиденциально приблизился ко мне и наклонил голову, понимая, что сейчас и будет то самое главное, ради чего, собственно, и происходила вся эта съемка, что я сейчас начну чего-нибудь клянчить.

Но я громко, а не на ухо, попросил его дать мне еще одно интервью некоторое время спустя. Он ответил согласием, мы ударили по рукам и попрощались.